Добролёт

Первое,что вы видите, прилетев на доминиканскую часть острова Гаити, это соломенные крыши Пунта Канского международного аэропорта



Внутренние перекрытия аэропорта амбарного типа выполнены в виде огромных неструганых брёвен, к которым крепятся различные информационные табло или рекламные щиты



Сначала это забавляет, но потом вдруг начинаешь понимать, что всё это сделано неспроста. Дело в том, что в густой соломе этих крыш и в хитросплетениях бревенчатых перекрытий очень удобно прятаться снайперам. Они тут повсюду. Эти двое неплохо замаскировались на крыше



У этого дела с маскировкой обстоят похуже, видно, что из-под копны соломы торчат голые ноги.



А ползущие им на смену ребята вообще маскируются чисто символически.



Вынужден признать, что не очень профессионально работают доминиканские товарищи...

...В конце 1942 г. ЖУКОВ чуть не расстрелял меня. Навечно мог отправить на небо вместе с моими боевыми друзьями. Командир полка легендарный ВАСИЛИЙ ЗАЙЦЕВ еле отстоял нас. ЖУКОВ был вне себя, видя, как безнаказанно хозяйничают немцы в небе над Сталинградом. И никто не мог объяснить ему, что у нас всего семь (!) самолетов против 2000 (!) фашистских стервятников. Понятное дело, что наше влияние на фронтовую ситуацию было подобно уколам слона швейной иголкой. Наше положение усугублялось тем, что как раз в эти дни начинал действовать приказ № 227, известный под названием «Ни шагу назад!». Согласно этому приказу за любые проступки, отразившиеся на ходе боев, КОМАНДИРЫ ИМЕЛИ ПРАВО РАССТРЕЛИВАТЬ ВИНОВНЫХ НА МЕСТЕ!

Именно после выхода этого приказа мы и попали под горячую руку ЖУКОВА, который считал, что за безраздельное господство немцев в воздухе должны ответить мы — семь несчастных летчиков. ЖУКОВ настойчиво требовал, чтобы ЗАЙЦЕВ расстрелял нас лично. На что наш командир отвечал: «Я своих не расстреливаю! Их и так все меньше с неба возвращается. А стреляю я только по немцам…» ЖУКОВ окончательно вышел из себя, и его люди на наших глазах расстреляли нескольких офицеров, чей неприглядный вид вызвал у него отвращение. Может, они и вправду были пьяны. Не знаю. Сам ЖУКОВ пьян не был. Это я утверждаю вопреки появившимся теперь слухам. Он ДЕЙСТВОВАЛ НА ТРЕЗВУЮ ГОЛОВУ: ОСОЗНАННО, ХЛАДНОКРОВНО И БЕСПОЩАДНО...

Позднее ЖУКОВ скажет: «Я должен был тогда так действовать, чтобы прекратить панику, поднять деморализованный дух армии и остановить отступление под Сталинградом. И, если что-то оказалось не так, каждый должен теперь понимать, что время было такое… Из-за нестойкости единиц паника охватывала всех. И если бы мы это не остановили железной рукой, войну проиграли бы!»

А вот КОНСТАНТИН РОКОССОВСКИЙ своих не расстреливал. И был при этом талантливее, эффективнее и не менее уважаемым в войсках, чем ЖУКОВ...

Целиком воспоминания прототипа Кузнечика-Маэстро читать здесь: http://gazeta.aif.ru/online/aif/1269/12_01

...Взгляды их встретились. Белобрысый усмехнулся.
- ГУТЕН МОРГЕН,-- произнес он неожиданно.



Капитан снова опустил веки и стал неспешно соображать. Что сказал этот белобрысый? Какие-то странные
нерусские слова. ГУТЕН МОРГЕН. Кажется, это по-немецки. Из тумана выплыло воспоминание.

Восемнадцатый год, украинская мазанка, и какой-то рыжий немец в очках, который стоит на постое у них в этой мазанке, по утрам, выходя из смежной комнаты в нижней рубахе, говорит матери:
-ГУТЕН МОРГЕН, фрау Миллег,-- произнося фамилию на немецкий манер.

Рыжий был немец, значит, он говорил по-немецки. Этот тоже говорит по-немецки. Раз он говорит по-немецки, значит, он немец. (За время службы в органах капитан Миляга научился логически мыслить.)

Значит, он, капитан Миляга, каким-то образом попал в плен к немцам. Хотелось бы , чтоб это было
не так, но правде надо смотреть в глаза. (Глаза его были в это время закрыты.)

Из печати капитан Миляга знал, что работников Учреждения и коммунистов немцы не щадят. В данном случае Миляга был и то и другое. И партбилет, как назло, в кармане. Правда, членские взносы не плачены с апреля, но кто станет разбираться в тонкостях?

Капитан снова открыл глаза и улыбнулся белобрысому, как приятному собеседнику.
-ГУТЕН МОРГЕН, ХЕРР,-- вспомнил он еще одно слово, хотя и не был убежден, что оно вполне прилично.

Тем временем младший лейтенант Букашев, тоже мучительно припоминая немецкие слова, сложил из них простейшую фразу:--КОММЕН ЗИ ХЕРР.

"Наверное, он хочет, чтобы я к нему подошел",-- сообразил капитан, отметив про себя, что слово "ХЕРР" должно быть вполне употребительным, раз белобрысый его произносит.

Капитан встал, превозмог головокружение и продвинулся к столу, приветливо улыбаясь белобрысому. Тот на улыбку не ответил и хмуро предложил:
-- ЗИТЦЕН ЗИ.

Капитан понял, что его приглашают садиться, но, оглядевшись вокруг себя и не увидев ничего похожего на стул или табуретку, вежливо поблагодарил кивком головы и приложил ладони к тому месту, где у нормального человека подразумевается сердце.

Следующий вопрос "НАМЕН?" не был капитану понятен, однако он прикинул в уме, какой первый вопрос могут задать на допросе, понял, что вопрос этот может быть о фамилии допрашиваемого, и задумался.

Скрыть свою принадлежность к органам или к партии невозможно, о первом говорит форма, второе выяснится при первом же поверхностном обыске. И он вспомнил свою фразу, с которой начинал все допросы: "Чистосердечное признание может облегчить вашу участь".

Из практики он знал, что чистосердечное признание ничьей участи еще не облегчило, но других надежд не было, а это была хоть какая. Была еще слабая надежда на то, что немцы народ культурный, может, у них все не так.

-- НАМЕН?-- нетерпеливо повторил младший лейтенант, не будучи уверен, что правильно произносит слово.-- ДУ НАМЕН? ЗИ НАМЕН?

Надо отвечать, чтобы не рассердить белобрысого.

-ИХ БИН КАПИТАН МИЛЯГА,--заторопился он. --МИЛЛЕГ, МИЛЛЕГ. ФЕРШТЕЙН?-- Все же несколько немецких слов он знал.

"КАПИТАН МИЛЛЕГ", --записал лейтенант в протоколе допроса первые сведения, поднял глаза на пленника, не зная, как спросить о роде войск, в котором тот служит.

Но тот предупредил его и спешил давать показания: -ИХ БИН ИСТ АРБАЙТЕН... АРБАЙТЕН, ФЕРШТЕЙН?..-- капитан изобразил руками не то работу, не то копание огорода, не то пиление напильником.-- ИХ БИН ИСТ АРБАЙТЕН...-- Он задумался, как обозначить свое Учреждение, и вдруг нашел неожиданный эквивалент:- ИХ БИН АРБАЙТЕН ИН РУССИШ ГЕСТАПО.

--ГЕСТАПО? --нахмурился белобрысый, поняв слова допрашиваемого по-своему. --КОММУНИСТЕН СТРЕЛИРТ, ПАФ-ПАФ?

--Я ,я, -- охотно подтвердил капитан.--УНД КОММУНИСТЕН, УНД БЕСПАРТИЙНЕН, ВСЕХ РАССТРЕЛИРТ, ПАФ-ПАФ,-- изображая пистолетную стрельбу, капитан размахивал правой рукой. Затем он хотел сообщить допрашивающему, что у него большой опыт борьбы с коммунистами и он, капитан Миляга, мог бы принести известную пользу немецкому Учреждению, но не знал, как выразить столь сложную мысль.

Младший лейтенант тем временем записывал в протоколе допроса:
"Капитан Миллег во время службы в гестапо расстреливал коммунистов и беспартийных..."

Он чувствовал, как ненависть к этому гестаповцу растет в его груди. "Сейчас я его пристрелю", --думал Букашев. Рука уже потянулась к кобуре, но тут же младший лейтенант вспомнил, что надо вести допрос, надо держать себя в руках. Он сдержался и задал следующий вопрос: --ВО ИСТ ВАШ ФЕРБАНД ДИСЛОЦИРТ?

Капитан смотрел на белобрысого, улыбался, силясь понять, но ничего не понимал.Он понял только, что речь идет о какой-то, видимо банде.

-- ВАС?-- спросил он.

Младший лейтенант повторил вопрос. Он не был уверен, что правильно строит фразу, и начинал терять терпение.

Капитан снова не понял, но, видя, что белобрысый сердится, решил заявить о своей лояльности.

--ЕС ЛЕБЕ ГЕНОССЕ ГИТЛЕР! --вставил он новое слово в знакомое сочетание. --ХАЙЛЬ ГИТЛЕР! СТАЛИН КАПУТ!

Младший лейтенант вздохнул. Этот фашист --явный фанатик. Однако нельзя отказать ему в храбрости. Идя на верную смерть, он славит своего вождя.

Букашев хотел бы, попав в плен, держаться так же. Сколько раз представлял он себе картину, как его будут пытать, загонять иголки под ногти, жечь огнем, вырезать на спине пятиконечную звезду, а он ничего не скажет, он только будет выкрикивать: "Да здравствует Сталин!"

Но он не всегда был уверен, что найдет в себе для этого достаточно мужества, и мечтал погибнуть с тем же
возгласом на поле боя.

Младший лейтенант не стал реагировать на бессмысленные выкрики немца и продолжал допрос. Он задавал вопросы на ломаном русско-немецком языке. К счастью, и пленный немножко кумекал по-русски. И кое-что из него удалось все-таки выжать.

Капитан сообразил, что, очевидно, ФЕРБАНДОЙ белобрысый называет Учреждение, в котором состоял он, Миляга.

--Там,-- сказал он, охотно показывая рукой неизвестно куда,-- ИСТ ХАУЗ, НАХ ХАУЗ ИСТ ЧОНКИН. ФЕРШТЕЙН?

--ФЕРШТЕЙН, --сказал младший лейтенант, не подавая виду, что именно Чонкин его особенно интересует.

Пленный, морщась от головной боли и напряжения, продолжал давать показания, с трудом подбирая чужие слова.

--ИСТ ЧОНКИН УНД АЙН, ЦВЕЙ, ДРАЙ... СЕМЬ... ЗИБЕН РУССИШ ГЕСТАПО... связанные ШТРИППЕ, ВЕРЁВКЕН... ФЕРШТЕЙН? --Капитан попытался жестами изобразить связанных между собой людей.-- УНД АЙН ФЛЮГ, САМОЛЁТЕН.-- И он замахал руками, как крыльями.

--Ласточка, ласточка!--донеслось из соседнего помещения.-- Что же ты, мать твою, не отвечаешь?

Капитан Миляга удивился. Он и не подозревал, что в немецком языке такмного общего с русским. Или...

Но мысль свою он не додумал. Голова раскалывалась, и к горлу подступала легкая тошнота. Капитан сглотнул слюну и сказал белобрысому:

--ИХ БИН БОЛЕН. ФЕРШТЕЙН? Голова, МАЙН КОПФ БУМ-БУМ.--Он слегка постукал себя кулаком по темени, а потом положил щеку на ладонь.--ИХ БИН ХОЧЕТ БАЙ-БАЙ.-- Не дожидаясь разрешения, он неуверенной походкой, шатаясь от слабости, прошел к своей подстилке, лег и вновь потерял сознание


Д О Н Е С Е Н И Е

Настоящим сообщаю, что мною, младшим лейтенантом Букашевым, был допрошен военнослужащий германской армии, взятый в плен разведчиками Серых и Филюковым.

При допросе пленный показал, что он является офицером гестапо Миллегом. За время службы в гестапо отличался жестокостью и беспощадностью и лично участвовал в массовых расстрелах коммунистов и беспартийных советских граждан.

Одновременно с этим он показал, что штаб так называемого Чонкина находится в крайней избе, принадлежавшей до оккупации почтальону Беляшовой, и охраняется усиленным отрядом гестаповцев, связанных между собой самыми тесными узами. Рядом имеется посадочная площадка и один самолет, по-видимому, для связи с регулярными частями гитлеровской армии.

От более подробных показаний вышеозначенный Миллег уклонился. При допросе вел себя вызывающе, с фанатизмом. Неоднократно выкрикивал фашистские лозунги (в частности, "Хайль Гитлер!"), позволял возмутительные заявления относительно общественного и политического устройства нашей страны.

Несколько кощунственных выпадов касались личности тов. И.В.Сталина.

Младший лейтенант Букашев.